Странно устроена наша память. Даже в этимологии этого слова заложены понятия: загадка, неизвестность. Процесс вспоминания похож на неравномерное, а часто прыгающее туда - сюда перемещение собранных вместе линзой фонаря лучей света в большой, поглощенной теменью комнате. Она не только выхватывает предметы из одномерного бытия, делая их различимыми и объемными, но представляет их взору в неожиданном хаотичном порядке, что меняет наши оценочные представления о событиях и явлениях. И лишь со временем можно соединить все видимое воедино и получить действительно достоверную картину произошедшего. Не зря говорят, «большое видится на расстоянии». Одним из ярких подтверждений того, что всему свое время и ранние, первые выводы – чаще всего не верны, а нами руководят лишь эмоции служит первое чудо, которое совершил Спаситель в Канне, в вернее слова Иисуса Христа, сказанные им Богородице в ответ на просьбу превратить воду в вино « Мой час еще не настал». Воздержимся от богословского анализа происходивших два с лишним тысячелетия назад событий. Заметим только, что не зря распорядитель Пира заявил жениху: «любой человек сначала подает хорошее вино, а когда (гости) захмелеют, тогда худшее. Ты же хорошее вино оставил напоследок» (Инн. 2, 2-9).Они и о том как не привыкли мы терпеть, дать информации, словно вину, выстояться, перебродить, напитаться необходимым вкусом и только тогда потчивать ей окружающих. Русский народ выразил это, как всегда, немногословно и мудро: «Поспешишишь – людей насмешишь», - говорили наши предки. Прошу читателей считать эти строки попыткой моего покаяния в том, что не сразу после завершения этого прекрасного майского паломничества взялся за перо и вынес на суд общественности свои размышления и вразумления, полученные в ходе недельного паломничества на теплоходе «Алексей Толстой» по великой русской реке Волге, организованного фирмой «Самарские путешествия» и ведомые, как выяснилось позже русскими святыми, имена которых навеки связаны с нашим краем. Теми, кто духовно руководил деятельностью людей во многом определявших судьбы отечества. Когда мы уезжали из Самары, то у причала нас благословили на речное путешествие свт. Алексий Московский и прп. Сергий Радонежский, чьи скульптуры находятся возле часовни святителя Алексия, в которой мы перед отъездом помолились, поставили свечи. Кроме того, некоторые из паломников – прихожане Троице-Сергиева храма Самары, включая священника нашей походной корабельной часовни, устроенной в – иерея Олега Фокина, клирика того же храма. И было отрадно и удивительно, что промыслом Божиим конечная наша остановка – остров Свияжск – также связан с именем игумена земли Русской. Поэтому начнем повествование с рассказа о прекрасном, но безлюдном острове, над которым просвистели такие исторические ветры и бури, что снесло крыши не только со многих прекрасных деревянных и кирпичных строений... Бывшего могучего столичного города, носившего название Иван града. Теперь поименованного в честь омывающего его берега реки Свияжском. Когда поднимаешься на эту крутую гору – словно на незримой машине времени переносишься в тот далекий и, увы, неспокойный XV век. Реальный облик обретает история нашей страны…И ты зримо представляешь преданья старины глубокой… …Легкий переменчивый ветерок коснулся ланитов молодого переполненного радостным ликованием человека, мерным шагом идущим по крутой тропинке к увенчанному крестом рубленному собору. Рядом, страясь не остставать, шагают преданные, подогретые кружками медовухи мужчины, его соратники и, казалось бы после «испития общей чаши крови», т. е. такой безпощадной сечи, навеки преданные помощники. Они, вроде бы уже мирные люди, победители: заложен в знак победы над нехристями Благовещенский собор в Казани, а перед глазами все равно встают одна за другой картины предшествующих дней и рука невольно тянется к ножнам, а земля словно бы дрожит раскачивается под ногами. Да, время словно убыстрило свой бег, события проносились в памяти: одно другое третье… Вот, совсем недавно, двадцатидвухлетний царь всея Руси простился в Коломне с царицей Анастасией. И хотя оба супруга с трепетом ждали рождения третьего ребенка – непременно наследника престола( до этого у царственной четы родилось две девочки) исполнение царского послушания влекло его в Волжским берегам, чтобы защитить народ свой от набегов казанцев. Всего несколько месяцев назад государь простился со своей супругой. Анастасия плакала, упала к нему в объятия. Он был тверд, говорил, что должен исполнить долг царский и не боится смерти за отечество. Поручил Анастасию Богу, а ей всех бедных и несчастных, сказав: «милуй и благотвори без меня. Даю тебе волю царскую: отворяй темницы, снимай опалу с виновных по твоему усмотрению. Анастасия стала на колени и молилась о победе, о здравии, о славе супруга; укрепилась душей и в последнем нежном целовании явила пример необыкновенного в юной жене великодушия. Государь пошел в церковь Успения: долго молился, просил митрополита и епископов быть ревностными ходатаями за Россию перед Богом, утешителями Анастасии и советниками брата его, Юрия, который оставался главою Москвы. Вышедши из церкви он сел на коня и с дружиною царскою тронулся в путь…К славной и очень нелегкой победе…Вся площадь, где собрались тысячи провожающих долго смотрела в след удаляющимся и мерно раскачивающимся конникам, облаченным в с светлые металлические кольчуги, благословленным совершить ратный подвиг ради своей родины. …Окружающие Иоанна сподвижники продолжали шутить и балагурить, но чело царское как-то быстро и незаметно помрачнело, глаза, словно обратясь внутрь, поблекли, а движения стали резкими и угловатыми. Какая-то тоска-кручина, словно начала буравить где-то внутри августейшей утробы. И грудь заныла в преддверии приступа непонятно откуда берущейся и медленно заполняющей все тело необъяснимой и неподвластной управлению злобы. Особы приближенные к Иоанну знали цену этим переменам царского настроения… Царь обернулся к весело шагающему чуть слева и сзади князю Александру Горбатому и отрывисто произнес: « Завтра на рассвете отбываем домой. Распорядись, собери воевод, оставь надежных людей и… с Богом». Это было неожиданным даже для хорошо знающих своего царя вельмож, князей и воевод ближнего круга, друзей и соратников монарха, деливших с ним и трудности и невзгоды ратной жизни. Видевших воочию и тот подвиг царский, когда их монарх остановил бегущих от страшных, ощетинившихся и секущих без перерыва казанских мечей. Когда малодушные не выдержали, побежали вспять и с криками: секут, секут бросились в рассыпную. Но государь взял святую хоругвь и встал перед царскими вратами, чтобы удержать бегущих. Половина его двадцатитысячной отборной дружины спешилась тогда и ринулась в обьратно в город. И словно ведомое неведомой силой войско в блестящих на солнце шлемах, как буря нагрянуло на татар и стало разить их направо и налево… Победители рассчитывали провести недели три-четыре пусть не в разрушенной, сожженной и во многих местах разграбленной Казани – колыбели зловерия, но здесь в созданном велением их предводителя граде – крепости. Оплоте православной веры и силы русского духа и оружия, плацдарме для взятия Казанской крепости, а теперь месту сбора торговых людей, купцов, где можно было повеселиться и отпраздновать эту трудную, унесшую тысячи жизней лучших государевых людей победу. Даже раненый Андрей Курбский не понял своего монарха и примолк, узнав эту новость… Ну когда шли на Казань – это понятно, не до веселья было тогда. Тогда духовенство с крестами, князь Петр Шуйский и боярин Заболоцкий с воинскою дружиною приняли Иоанна во вратах крепости. Он пошел в Соборную церковь: там диаконы пели ему многолетие, а бояре поздравляли как завоевателя и просветителя земли Иван градской. Осмотрев крепость, богатые запасы ее, красивые улицы, домы, государь изъявил благодарность князю Симеону Микулинскому и другим начальникам; любовался живописными видами и говорил вельможам, что нет в России иного, столь счастливого местоположения. После обхода града – острова, царь не пошел в специально выстроенный монарший терем. «Мы в походе», — сказал Иоанн, сел на коня, выехал из города и стал в шатрах на лугу Свияги. Теперь же, после завершения кровопролития войско, утружденное морально и физически надеялось отдохнуть среди изобилия и приятностей сего нового места, куда съехалось множество купцов из Москвы, Ярославля, Нижнего со всякими товарами; суда за судами входили в пристань; берег обратился в гостиный двор: на песке, в шалашах раскладывались драгоценности европейской и азиатской торговли. Люди знатные и богатые нашли там свои запасы, доставленные Волгою. Все были как дома: могли вкусно есть и пить, угощать друзей и роскошествовать... Но Иоанн оказался непреклонен. Он торопился завершить эту компанию. И также быстро, как и после взятия Казани, когда Царь Иоанн объявил князя Александра Горбатого-Шуйского казанским наместником, а князя Василия Серебряного его товарищем; дал им письменное наставление, 1500 детей боярских, 3000 стрельцов со многими казаками, верховный командующий изготовился к отъезду. А ведь благоразумные вельможи советовали ему остаться здесь до весны со всем войском, чтобы довершить покорение земли, где обитало пять народов: мордва, чуваши, вотяки (в Арской области), черемисы и башкирцы (вверх по Каме). Еще многие из их улусов не признавали нашей власти; к ним ушли некоторые из злейших казанцев, и легко было предузнать опасные того следствия. В Свияжске находилось довольно запасов для прокормления войска. Но Иоанн, нетерпеливо желая видеть супругу и явить себя Москве во славе, отвергнул совет мудрейших, чтобы исполнить волю сердца, одобряемую братьями царицы и другими сановниками, которые также хотели скорее отдохнуть на лаврах. Пробыв только один день в Свияжске и назначив князя Петра Шуйского правителем сей области, Иоанн 14 октября под Вязовыми горами сел на суда. В Нижнем, на берегу Волги, встретили его все граждане со крестами и, преклонив колена, обливались слезами благодарности за вечное избавление их от ужасных набегов казанских; славили победителя, громогласно, с душевным восхищением, так, что сей благодарный плач, заглушая пение священников, принудил их умолкнуть. Тут же послы от царицы, князя Юрия, митрополита привезли пожелания государю долго царствовать на Богом данной ему отчине, царстве Казанском. Собрав в Нижнем все воинство; снова изъявив признательность своим усердным сподвижникам; сказав, что расстается с ними до первого случая обнажить со славою меч за отечество, он «уволил их в домы»; сам поехал сухим путем через Балахну во Владимир. В Судогде царь встретил боярина Василия Юрьевича Траханиота, который скакал к нему от Анастасии с вестью о рождении сына, царевича Димитрия (позже, от пятой жены Ивана IV, Марии Нагой, родится царевич Дмитрий, который погибнет в отроческие годы при загадочных обстоятельствах и со временем будет причислен Русской православной Церковью к лику святых). Государь в радости спрыгнул с коня, обнял, целовал Траханиота; благодарил Небо, плакал и, не зная, как наградить счастливого вестника, отдал ему с плеча одежду царскую и коня из-под себя. Как говорилось, Иоанн имел уже двух дочерей, Анну и Марию, первая из которых скончалась одиннадцати месяцев: рождение наследника было тайным желанием его сердца. Он послал шурина, Никиту Романовича, к Анастасии с нежными приветствиями; останавливался в Владимире, в Суздале единственно для того, чтобы молиться в храмах, изъявлять чувствительность к любви жителей, отовсюду стекавшихся, чтобы видеть лицо его, царя – победителя. Затем заехал в славную Троицкую обитель св. Сергия, знаменовался у гроба его, вкусил хлеба с иноками и 28 октября ночевал в селе Тайнинском, где ждали его брат, князь Юрий, и некоторые бояре с поздравлением; а на другой день, рано, приближаясь к любезной ему столице, увидел на берегу Яузы бесчисленное множество народа, так что на пространстве шести верст, от реки до посада, оставался только самый тесный путь для государя и дружины его. Сею улицею, по описанию летописи и рассказам очевидцев, между тысячами московских граждан, ехал Иоанн, кланяясь на обе стороны; а народ, целуя ноги, руки его, восклицал непрестанно: «многая лета царю благочестивому, победителю варваров, избавителю христиан!» Там, где жители московские приняли некогда Владимирский образ Богоматери, несущий спасение граду в нашествие Тамерлана — где ныне монастырь Сретенский, — там митрополит, епископы, духовенство с сею иконою, старцы бояре, князь Михайло Иванович Булгаков, Иван Григорьевич Морозов, слуги отца и деда его, со всеми чиноначальниками стояли под церковными хоругвями. Иоанн сошел с коня, приложился к образу и, благословенный святителями, сказал: «Собор духовенства православного! Отче митрополит и владыки! Я молил вас быть ревностными ходатаями перед Всевышним за царя и царство, да отпустятся мне грехи юности, да устрою землю, да буду щитом ее в нашествии варваров. Я советовался с вами о казанских изменах, о средствах прекратить оные, погасить огонь в наших селах, Унять текущую кровь россиян, снять цепи с христианских пленников, вывести их из темницы, возвратить отечеству и церкви. Дед мой, отец, и мы посылали воевод, но без успеха. Наконец, исполняя совет ваш, я сам выступил в поле. Ободренные явным действием вашей молитвы, мы подвиглись на Казань, благополучно достигли цели и милостию Божиею, мужеством князя Владимира Андреевича, наших бояр, воевод и всего воинства, сей град многолюдный пал пред нами: судом Господним в единый час изгибли неверные без вести, царь их взят в плен, исчезла прелесть Магометова, на ее месте водружен Святый крест; области Юрская и Луговая платят дань России; воеводы московские управляют землею; а мы, во здравии и веселии, пришли сюда к образу Богоматери, к мощам Великих Угодников, к вашей Святыне, в свою любезную отчизну — и за сие Небесное благодеяние, вами испрошенное, тебе, отцу своему, и всему Освященному Собору, мы с князем Владимиром Андреевичем и со всем воинством в умилении сердца кланяемся(тут государь, князь Владимир и вся дружина воинская поклонились до земли… Когда Иоанн закончил, митрополит ответствовал: ««Царю благочестивый! мы, твои богомольцы, удивленные избытком Небесный к нам милости, что речем пред Господом? разве токмо воскликнем: дивен Бог творяй чудеса!.. Какая победа! какая слава для тебя и для всех твоих светлых сподвижников! Что мы были? и что ныне? Вероломные, лютые казанцы ужасали Россию, жадно пили кровь христиан, увлекали их в неволю, оскверняли, разоряли святые церкви. Терзаемый бедствием отечества, ты, царь великодушный, возложив неуклонную надежду на Бога Вседержителя, произнес обет спасти нас; ополчился с верою; шел на труды и на смерть; страдал до крови; предал свою душу и тело за Церковь, за отечество — и благодать Небесная воссияла на тебе, якоже на древних царях, угодных Господу: на Константине Великом, Св. Владимире, Димитрии Донском, Александре Невском. Ты сравнялся с ними — и кто превзошел тебя? Сей царствующий град Казанский, где гнездился змий как в глубокой норе своей, уязвляя, поядая нас, — сей град, столь знаменитый и столь ужасный, лежит бездушный у ног твоих; ты растоптал главу змия, освободил тысячи христиан плененных, знамениями истинной Веры освятил скверну магометову— навеки успокоил Россию! Се дело Божие, но чрез тебя совершенное… Седобородый старец продолжал здравицу, а перед глазами Иоанна и его сподвижников, облекая его слова в реальность, вставали картины недавнего прошлого. А началось все с доклада одного из верных царских помощников, который с секретной миссией был послан в татарские земли, чтобы разведать возможность проведения боевой операции против неверных. Именно он первым рассказал Иоанну об удобном стратегическом расположении горы свияжской и видении живших там древних булгар да черемисов… А было так. Лет за пять до постройки города-крепости слышали черемисы , жившие тогда в лесах рядом с горой часто звонящий по русскому обычаю церковный колокол. Было это удивительно и непонятно. Недоумевали и дивились происходящим черемисы. Много раз посылали старейшины неких быстроногих юношей до места того, посмотреть, от чего это происходит. И слышали те прекрасно поющие, как во время православной службы голоса, самих поющих не видели. Одного только увидели ходящего по тому месту с образом, с крестом, благословляющего на все четыре стороны и кропящего святой водой. Как если бы он любовался этим местом и размерял, где поставить город. Место же это все наполнилось благоуханием. Уже позднее, когда построили храм и разместили там иконы – черемисы узнали изображение этого старца. Это был игумен земли русской преподобный Сергий Радонежский. Вот с его благословения, начался, как и наше паломничество, этот прекрасный розовый город. Лет через пять, после одного из неудачных походов на Казань побывал здесь и царь Иоанн. Летописец зафиксировал царские слова о видении, которое было монарху, когда он « во сне» видел этот город – крепость. Некоторые историки не находят для этого в биографии Иоанна никаких оснований. Но в этом ли дело? Скорее всего, нам осталось только удивляться, уму и сметливости двадцатилетнего правителя, когда он принял дерзкое и мудрое решение. Все дело-то в том, что постоянные набеги казанцев изнуряли наших купцов. Наносили невосполнимый урон казне Руси. А все военные походы на «басурман», как правило, оканчивались неудачно. Столица ханства была неприступной крепостью. Преодолев длительный и тяжелый переход, русское войско оказывалось измотанным и отрезанным от источников пополнения запасов и сил. Оно не могло предпринять длительной осады Казани. Приходилось уходить восвояси. После очередного такого похода, осенью 1550 года войско под предводительством царя расположилось лагерем при впадении реки Свияги в многоводную Волгу на расстоянии суточного перехода от стольного града татар. Внимание царя и воевод привлекла круглая гора с плоским верхом и крутыми обрывистыми склонами. - Эх, если бы тут была наша крепость,- подумалось тогда. И было решено здесь, в 26 верстах от Казани заложить город-крепость. Зимой 1550 года, за тысячу километров от Казани – на верхней Волге в Угличских лесах зазвенели топоры и пилы. Руководство постройкой и составление чертежей было поручено известному мастеру дьяку Ивану Григорьевичу Выродкову Вся штука была в том, чтобы крепость легко собиралась и разбиралась, но чтобы при этом стояла прочно. Весной все было готово: собрали даже церковь внутри крепостных стен. Затем все сооружения разобрали пометили каждое бревно, и, как только сошел лед, корабли с городом - «новым, хитро сотворенным» - отправились к границам вражеского государства. Кк это было, можно "видеть" на гербе города, изобретенном в 18-м веке. Плыли месяц, и достигли места 16-го мая. 24 мая состоялась церемония официальной закладки. 75 тысяч человек ждали приказа начать трудиться. Среди них было довольно много народу без рода, без племени, которым просто не было выбора, где жить. Мы имеем в виду обитателей крепости Торжок Перевитский в южном Подмосковье, которую Иван разрушил, а ее жителей всех пологовно заставил принимать участие в этом проекте. Конечно, на границе ханства москвичей заметили, конечно, дали знать в Казань. Но вряд ли сообразили, что к чему, а главное, место стройки держалось в тайне. В поддержку «мирному» каравану, на Казань двинулось огромное войско, чтобы блокировать подходы к стройке. Несколько крупных отрядов подошли из Москвы, Нижнего, с Мещеры и Вятки. Как всегда, в них были, помимо русских, крещеные татары. Так, отряд, шедший из Вятки, возглавлял некто Бахтияр Зюзин, а Мещера (полководец – князь Хилков) – это ведь Касимов, вассальное татарское ханство в русских пределах. Собственно, «Казанский летописец» прямо говорит, что Иван привлек к походу хана Касимова Шах Али как самого преданного. Других участников похода источник называет так: «Посылает с ним царь и великий князь девять старших своих воевод: первым - князя Петра Шуйского, вторым - князя Михаила Глинского, третьим - князя Семена Микулинского, четвертым - князя Василия Оболенского-Серебряного, пятым - брата его Петра Серебряного, шестым - Ивана Челядина, седьмым - Данилу Романова, восьмым - Ивана Хабарова, девятым - Ивана Шереметьева». Все эти люди должны были «докучать Казани», пока строится город. Как говорит Казанский летописец, уже 19 мая к строителям явились представители окрестной «горной черемисы» (чуваш) с просьбой их не разорять: начальство, мол, их бросило и скрылось в Казани. Чувашей приняли милостиво, но тут же направили к ним, по старой ордынской традиции, "численников", которые переписали все население, способное носить оружие, и такового оказалось 40 тысяч человек. По преувеличенным сведениям «Летописца», в те же дни лояльность выказала половина рядового населения Казанского ханства. Духовным центром града сего была, без сомнения деревянная Троицкая церковь которую тогда именовали собором. Она срублена там же где и вся крепость – под Угличем, а собрана за несколько дней на горе Иван града. И освящена 17 мая 1551 года. Здесь от каждого бревнышка пахнет историей. Даже простая широкая скамейка, прибитая к полу, может оказаться той, на которой сиживал царь Иоанн Грозный. Мы вошли сюда в тридцатиградусную жару и будто бы попали в помещение с включенным кондиционером. Живительная и какая-то ароматная прохлада заполняла каждый уголок небольшого храма. Одновременно вокруг церкви возник Троице-Сергиев монастырь. Его название не случайно совпадает с названием подмосковной лавры. Первые насельники прибыли сюда именно из обители преподобного Сергия, оттуда же привезли иконы и утварь. Чудотворная икона прп. Сергия сохранялась здесь как великая святыня до революции. Многие исцеления получали люди от этого образа. Но монастырь был приписным, т.е. приписанным к Троице - Сергиевой лавре. Кроме того число братии было не большим. Поэтому, во исполнение указа правительства Екатерины II в 1767 году монастырь был упразднен. Крепость получилась огромной – больше Новгорода, больше даже Московского Кремля. Вместе с Грозным в Свияжск приехал и князь Курбский, которому городок очень понравился: «Мы пришли туда, как в свой дом после долгого и нудного пути… Здесь и купцов великое множество со многими товарами, и во всем достаток, чего бы душа не захотела». Но главное, конечно, духовное состояние этот града, который по наличию храмов и монастырей на душу населения мог соперничать с крупными городами нашей страны. Но торопился Иоанн покинуть этот город. Не принес здесь Богу достойные плоды за Его промыслительное попечительство о судьбе нашей Родины. А в результате и завоеваний у него было меньше возможного. Да и судьба Царя и, главное, его родившегося первенца-мальчика сложилась не так как хотелось. И опять по своеволию, торопливости и гордости человеческой. Годовалый Димитрий утонул во время поездки родителей на богомолье в Кирилло-Белозёрский монастырь — при спуске царской семьи со струга перевернулись сходни на реке на неглубоком месте, взрослые смогли выбраться, однако младенец был уже мёртв. Летопись говорит, что смерть царевича была предсказана Ивану Максимом Греком, которого незадолго до этого царь посетил в монастыре. По свидетельству Андрея Курбского, преподобный, отговаривая царя ехать на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь, «не посоветовал ему ехать в такой дальний путь с женой и новорожденным отроком». Но Иоанн жил только своим умом. Михаил ЩЕРБАК (Продолжение следует) |